написать письмо




Антоний (Храповицкий), митрополит

Посещение Воскресенского монастыря «Новый Иерусалим».

Убедившись с юных лет в необходимости восстановления канонического строя Русской Церкви и горячо об этом ревнуя, о. Антоний с раннего возраста заинтересовался исторической личностью патриарха Никона, тщательно изучил имевшуюся о нем литературу и вопреки господствовавшему в учебных руководствах взгляду на патриарха Никона, как на честолюбца, стремившегося захватить в свои руки государственные прерогативы власти, пришел к убеждению, что Святейший патриарх Никон — «величайший человек русской истории за последние 200—300 лет, а может быть, и во всей русской истории...» При таком своем отношении к памяти патриарха Никона о. Антоний очень заинтересовался находившимся вблизи Москвы его гениальным сооружением — Ново-Иерусалимским монастырем. Владыка посетил его три раза — в 1893 году, вскоре после своего переезда в Москву, в 1906 и в 1918 годах.

Первое его посещение было на второй год его службы в Московской академии. Об этом памятном в его жизни событии Владыка рассказывал в своей статье «Новый Иерусалим» . «...Во время моего первого посещения святой обители нужно было ехать лошадьми 25 верст от станции Николаевской железной дороги Крюково. Никогда не забуду впечатления от этой поездки. На пригорке, среди весело зеленеющей рощи, выступает огромная белоснежная церковь с тремя большими золотыми главами, из коих одна стоит над притвором, имеющим форму ротонды, другая над колокольнею, а третья на обычном месте ближе к алтарю. Сочетание свежей зеленой рощи, белых стен и золотых глав приводит зрителя в восхищение: ему кажется, что вся эта живописная громада медленно идет ему навстречу, готовая спуститься со своего пригорка. Живо припоминаются слова св. Апокалипсиса: «Я, Иоанн, увидел святой город Иерусалим, новый, сходящий от Бога с неба, приготовленный как невеста, украшенная для мужа своего (21, 2)». Вот именно такое впечатление производит обитель «Новый Иерусалим», как будто она сходит с неба, освещенная солнцем, и идет навстречу созерцающему ее. Не напрасно так любимый народом приснопамятный царь Алексей Михайлович, когда патриарх Никон убедил его посмотреть местность, где теперь стоит его обитель, воскликнул: «Ах, Владыка, это место прекрасно, как точно Иерусалим!» Такое непосредственно вырвавшееся из уст царя восклицание внушило патриарху решимость назвать строящийся монастырь «Новый Иерусалим», с каковым названием он пребывает вот уже без малого триста лет, несмотря на завистливое противление иностранцев и даже, увы, православных.

Великий дух патриарха Никона, уже начавший собирать на Русскую землю образцы величайших мировых святынь христианства, поставивший на вратах Москвы икону Иверскую, а на Белом море подобие Голгофского креста, раскрылся со всей силою здесь, в 50 верстах от стольного города Москвы, воспроизведением точного подобия величайшей святыни христиан — храма Воскресения Христова и других предметов благоговейного поклонения верующих в Святой Земле, хотя и не в столь точном подобии; тут найдете и Голгофу, и Вифлеемский храм Рождества Христова, и Иордан (р. Истра), и Иосафатову долину, и даже могилу Мельхиседека, в которой был погребен сам Никон, преставившийся 17 августа 1661 года по пути из ссылки в свою любимейшую обитель — Воскресенскую...

Поистине велик был замысел великого патриарха, увенчанный благословенным успехом и воспринятый религиозной совестью всего русского народа.

Не напрасно решили историки, что название гения принадлежит тому человеку, который свою личную мечту, свою внутреннюю жизнь сделает жизнью целого народа, как Наполеон и Александр Македонский. Мечта патриарха Никона — слить духовную жизнь русского народа с жизнью Вселенской Церкви, с жизнью верующей вселенной. Между тем с пробуждением у нас самосознания народного к сердцу народа приступило искушение — ограничить свои симпатии своей страной, своим народом с забвением Евангельской заповеди о любви ко всем. Правда, это ограничение было не безусловное, ибо вкоренившееся в душах предков наших учение о Третьем Риме все еще содержало в себе мысль мировую; но Никон решил крепче привязать народное сердце к христианскому космополитизму и в частности к евангельскому повествованию святых апостолов, которое в уме народном начало как бы затемняться почитанием святынь местных; конечно, и Иерусалим со Святою Землею не был исключен из народного сердца; напротив, первые литературные произведения народной древности, как хождение игумена Даниила, были посвящены описанию святых мест христианского Востока, поклоняться которым стремились русские сердца, как это видно, например, из жития святого Иоанна Новгородского XIII в. Однако, при тогдашних путях сообщения такое отдаленное паломничество было почти недоступно для русских, а по изгнании крестоносцев в XIII веке пробираться туда нашим предкам стало почти невозможным. Но если русским стало так мудреным войти в Святую Землю, в Иерусалим, то Никон решил и самый Иерусалим перенести в Россию, в чем и успел по милости Божией.

Простые мужики, церковные сторожа, одетые в зеленые кафтаны, провожают по монастырю богомольцев, давая им свои немудреные объяснения о всех священных предметах, находящихся там или изображенных на стенах святых храмов, тем не менее такие объяснения заменяют для богомольцев целый курс по Священной истории Нового и, если хотите, Ветхого Завета, и этот курс даже не особенно религиозный слушатель будет помнить всю жизнь. А богомольцев в Новом Иерусалиме собирается по пять тысяч и более во все многочисленные местные праздники, во главе которых стоит праздник Светлого Христова Воскресения и предшествующие ему великие дни.

Протестанты, да и не одни протестанты, любят осуждать русских за то, что они не интересуются евангельской историей, забив свою память местными преданиями о русских святых. Подобные упреки во всяком случае совершенно несправедливы в отношении к тем русским, которые хоть один рад побывали в Новом Иерусалиме, ибо здесь все важнейшие события земной жизни Спасителя имеют свои вещественные памятники, а в Страстные и Пасхальные дни торжественные церковные священнодействия — вынос Плащаницы, помазание ее священным миром, обхождение часовни — совершаются с сугубою торжественностью сравнительно с прочими храмами на Св. Руси, а Пасхальные песнопения, которые в других храмах совершаются только сорок дней в году, здесь повторяются еженедельно у гроба Господня с соответствующими каждениями в продолжение всего лета, пока богослужения совершаются в холодном монастырском соборе; самые облачения священнослужителей шьются такого же покрова, как и в Палестине...».

Для владыки Антония все, что относилось к Воскресенскому монастырю и патриарху Никону, было в высшей степени дорого, и он так описывал этот монастырь: «...Возвращаемся к описанию монастыря. Его соборный храм — это чудо красоты. Единственный в мире иконостас в 12 рядов возносится в огромном храме как бы в самое небо; он украшен золотом и драгоценными камнями, а через открытые Царские двери вы можете видеть высокое горнее место с седалищами для всех пяти православных патриархов, облитое полным дневным светом, проникающим через окно над главным патриаршим местом. Самый храм рядом колонн разделяется на три части, как и в подлинном Иерусалиме, только там, в Палестине, эти три нефа разделены глухими стенами, а здесь вся площадь, разделенная столбами храма, представляет собою одно колоссальное целое. Правая часть его, как и в старом Иерусалиме, посвящена Святой Голгофе, месту распятия Господа, в виде великолепной внутренней террасы, на которую ведет узкая лестница с изображением распятого Спасителя, ноги Которого лобызают патриарх Никон и царь Алексей Михайлович с супругою, а самое место животворящего креста обозначено углублением в полу, которое целуют приходящие богомольцы. В западной части правого нефа лежит посереди пола большой камень, обвешенный лампадами; это камень помазания тела Христова, к которому прикладываются здесь, как и в старом Иерусалиме, все входящие в храм богомольцы.

Западные врата среднего нефа, то есть врата всего соборного храма, вводят вас в притвор, едва ли не более просторный, чем самый храм; он имеет вид высокой ротонды, покрываемой конусообразным куполом. Внутри этой ротонды находится кувуклия Воскресения, то есть высокая часовня, вся вызолоченная снаружи и соединяющая в себе два отделения: западное, именуемое приделом ангела, а второе — восточное — содержит в себе самый гроб Господень, то есть большой каменный рундук с образом Христа, лежащего во гробе. В это отделение христиане входят благоговейно согбенные и выходят также задом наперед; однако на сем месте не совершается литургия, как в старом Иерусалиме, где находится подлинный гроб Господень в подобном же помещении свяой кувуклии, то есть часовни.

В самом соборном храме, то есть в среднем его нефе, находится гроб святейшего патриарха Никона, прикрытый огромной плитой, привезенной с Белого моря. Это между Голгофой и главным приделом, а в левом — большой придел Иоанна Крестителя , где происходило погребение покойного патриарха Никона при участии безвременно умершего царя Феодора Алексеевича, который со слезами читал над ним «Апостол» и 17 кафизму и неоднократно целовал его десницу. Тогда главный придел собора еще не был освящен.

В главном соборном храме Нового Иерусалима всего 32 придела на хорах. Приделы эти устроены преимущественно царями, которые в лице каждого государя и государыни старались почтить эту святыню от своего усердия.

Но меня лично более приковала одна большая икона, величиною почти в квадратную сажень, стоящая с правой стороны иконостаса в виде его продолжения. Впоследствии я три раза заказывал себе точную копию иконы и дарил ее в новые церкви Волынской епархии, а потом вновь заказывал новую. Подлинник ее написал знаменитый художник Симеон Ушаков по повелению царя Алексея Михайловича. Она изображает Христа Спасителя, сидящего на троне, а к стопам Его припадающих святителя Филиппа, митрополита Московского и всея Руси (справа), а слева самого патриарха Никона. Святитель Филипп написан с сиянием торжествующим, а патриарх Никон, как кающийся грешник, без сияния и со слезами на глазах, и с надписью: «Паче блудницы, Блаже, беззаконновав, слез тучи никакоже Тебе принесох: но молчанием моляся, припадаю Ти, любовию облобызая пречистеи Твои нозе, яко да оставление мне яко Владыка подаси долгов, зовущу Ти, Спасе: от скверных дел моих избави мя, Никона, смиренного раба Твоего» (из кондака Великой среды). Предвидя, что ему придется пить ту чашу страданий, которая была преподана Филиппу, Никон ставил его икону, и даже церкви в его имя, везде, где их строил — на Валдайском озере, на Белом море и в других местах своего служения.

Как все великие люди и все новаторы в частности, патриарх Никон с самого начала своей деятельности был окружен завистниками и по подобию Христа Спасителя, о Котором сказано, что Пилат «ведяще, яко зависти ради предаша Его» (Мф. 27, 18), также святые апостолы, о которых написано в Деяниях, что «Первосвященник же и с ним все, принадлежавшие к ереси саддукейской, исполнились зависти и наложили руки свои на Апостолов, и заключили их в народную темницу» (Деян. 5, 17-18).

Зависть и ненависть по отношению к патриарху Никону его личные враги, а за ними и прочие русские шовинисты, простерли и на его гениальное создание и начали толковать о том, что самое наименование нового монастыря Иерусалимом оскорбительно для Христовой веры, которая будто бы знает один Иерусалим на Святой Земле — так что после суда над Никоном это название было официально упразднено.

Новый Иерусалим преимущественно ненавистен врагам Христовым, как знамя православной русской культуры, простирающей свое влияние на русскую жизнь и призывающей наш народ к почитанию церковного приоритета. Столько же он ненавистен руководителям большевиков, не желающим признавать Нового Иерусалима, о котором писал апостол Иоанн, и желающим остаться при Иерусалиме Ветхом, тогда как эмблема Ново-Иерусалимского монастыря выражена в словах Исайи пророка, перешедших в наше Пасхальное богослужение: «Светися, светися, новый Иерусалиме, слава бо Господня на тебе возсия» (Ис. 60, 1). Слова эти написаны на свитке Никоновского портрета и на сердцах православного народа. Возможно, что враги Христовы уничтожат святую обитель и изображение этих слов на свитке Никона, но им не искоренить этого славословия из сердец сынов Христовой Церкви во веки веков...».


Из книги архиеп. Никона (Рклицкого) «Митрополит Антоний Храповицкий и его время». 2003. Кн. I. С.205-212.